продолжение, начало
2
На дне ущелья бурная весенняя речка, мост без перил но довольно широкий, на 2х тросах лежат доски, так что по ним могла бы проехать тележка. У самого моста ифриты варят чай. То есть когда подошел, не знал что это ифриты, так седобородые старцы накрутившие себе тюрбаны из марли. Я уже был над рекой, когда один из старцев меня окликнул, я обернулся и увидел как его тело смешиваясь с дымом от костерка становится прозрачным а потом плотнеет, потом следующий порывв дыма делает его опять прозрачным.
— Этот мост мы строили из дверей, а двери помнят намерение открываться
— да ты, видать, суфий!
ифриты начали смеяться, как будто услышали что то очень неприличное про своего товарища, а я благополучно пересек ущелье. Отсмеявшись они начали мне что-то кричать, но за шумом воды не удавалось расслышать, я помахал им на прощание и пошел своей дорогой.
3
В последнее время меня зарубаоло все: и зрители дебилы, и покупателей мало, а те что есть предпочитают посредственность простоты и прозрачности, но не мои сложные работы… да и не работалось в последнее время… зачем делать что-то новое если те для кого я это делаю ещё старое не доели. В какой-то момент это нытье так достало окружающих что подруга в ультимативном порядке потребовала чтобы я начал говорить с психологом.
я знал что из этого ничего хорошего не выйдет, начать с того, что я просто не хочу делится ничем сокровенным, тем сором из которого растут не ведая стыда мои деяния. и кончая тем, что нормальный человек это понять просто не сможет, упростит или профанирует. Но я знал что надо будет принести жертву, рассказать что-то настоящее. Например, рассказывать, как в детстве меня похитили. Две недели держали неизвестно где, объясняли космологию и относительность правды, а потом просто вернули домой, или об этом говорить не стоит? И про синестезию не стоит, и про проекцию в которой люди это лужа на дороге по которой идет кто-то кому в эту лужу ну ни в коем случае нельзя вступить.
У меня особые отношения с «днем отъезда». Днем, который, имея билет в кармане, надо как-то провести, а потом сесть в самолет и вернуться домой. Собственно переживая «день отъезда» в реальности, как бы участвую в мистерии того самого «дня отъезда». Нет не смерти, я переживаю отъезд из Вавилона. С подросткового возраста мне снится сон о том как я гуляю по этому городу, к слову сказать довольно современному с автобусами, железной дорогой и конечно же аэропортом, и вот последний день перед отъездом, надо успеть посмотреть все что не успел, простится с теми с кем познакомился и… не опоздать на самолет. За эти годы я довольно неплохо изучил город: знаю как найти улицу-галерею в корой можно покушать в «туристическом» старом городе, знаю как найти старый автовокзал — геометрический центр города, откуда проще и дешевле уехать в аэропорт, и конечно же знаю мосты через Ефрат, весь остальной город нанизан на эти точки и по этому не очень изменчив. У меня довольно неплохо удается находить «музей письменности» — комплекс из собственно музея, библиотеки и магазина книг и плакатов, так-же при желании могу попасть на «радио рынок» — барахолку на которой продают древности и современный хлам.
где то на середине рассказа я понял что загнал себя в ловушку, и не могу ответить на вопрос что «для меня посещение Вавилона». То есть ответить могу — туризм, поездка к друзьям. Но этот вопрос ещё туже затянул бы наши отношения с психологом, да я не различаю реальность и вымысел, но достаточно контролирую себя чтобы не показывать это окружающим. Так что пришлось врать о том, что в детстве начитался приключенческих книжек, и возжелал найти древний клад. единственное что огорчало тогда, да и сейчас огорчает то, что вероятнее всего я не смогу его оставить себе… сейчас посещая Вавилон получаю доступ к чему-то большему чем клад предметов иной культуры, к самой иной культуре.
и тут судя по всему моя антинаучная фантастика проняла психолога, потому что он спросил: протащить в этот мир что-нибудь пробовал? … Ну как можно протащить что-то в наш плотный мир из мира духа?.. но такое я конечно же не сказал, сказал что из сна ничего нельзя принести.
А музей письменности? нельзя притащить золотого быка, но вполне можно попытаться запомнить что-то из знаний. И до конца сеанса мы проговорили о восприятии текста во сне. Читать во сне я конечно же не умею, да и вообще не понимаю как читать тексты которые видел там.
4
Я решил обратится в музей письменности Вавилона, в тот отдел, где торговали плакатами и атласами — книжками с картинками. С одной из двух продавщиц у меня даже завязались приятельские отношения. Как мог я объяснил ей свои желания и она выдала мне некие инструкции, проследив чтобы я их запомнил.
Я поехал на другой конец Москвы в Алтуфьево, и следуя инструкциям в сумерках прочитал кодекс в каком-то дворе. Ко мне подошел, маленький, по виду 10-12 лет мальчик, взял за руку и сказал — «пошли, чего ждать». На бульварчике к нам присоединился какой-то дяденька представившись: отец Игнатий. Под фонарем стояли двое полицейских, отец Игнатий быстро переговорил с ними, и махнув мне рукой пошел в церковь. Меня просили всему тебя обучить, ну так вот учись: подойдет любое, так называемое, святое место.
Отец Игнатий переоделся в тренировочный костюм, и занимался какими-то приготовлениями, мы с мальчиком, присели на лавку и ждали. потом он вывел мальчика на середину залы, положил на пол уселся ему на грудь… мальчик молча подчинился… Отец Игнатий крикнул «Я огонь!», а потом извлек откуда-то лучковую пилу и стал пилить мальчику череп… мальчик заорал… пилить голову начал «куда пила легла», от левой брови по диагонали через лоб.
Я в оцепенении смотрел на это несколько секунд, потом как во сне отсоединил цепочку, поднял столбик ограждения над головой и опустил на спину отца Игнатия, потом еще раз. Отец Игнатий затих, мальчик кричал, а мне очень не хотелось приковаться к кому-нибудь из них, но надо было освободить мальчика. Ко мне начало возвращаться обыденное сознание и страхи, в голове промелькнуло видение как я наклоняюсь чтобы оттащить тело отца Игнатия и он вцепляется в меня. Я схватил за руку которая ещё недавно держала пилу и опираясь на стойку попытался оттащить тело. «Во имя Ваала…» начал отец Игнатий, мои нервы не выдержали я распрямился поднял стойку и опустил ему на голову.
Прилив адреналина прошел, меня трясло, мальчик вылез из под тела и сидя на полу церкви, окровавленный, тихонько плакал. Снаружи, под острыми светодиодными фонарями, полицейские следили за тем чтобы нас никто не побеспокоил… мимо полицейских как-то надо будет мальчика провести.
И тут мальчик спросил:
— он был зомби?
— что?
— ну он был зомби, и ему нужны были мои мозги?
— я не знаю
мальчик на четвереньках подполз к тому что недавно было отцом Игнатием, какое-то время сидел над ним, а потом стал слизывать у него кровь с лица.
— что ты делаешь? перестань!
— я тоже хочу быть зомби, я хочу чтобы меня все боялись!
— зачем!
— я хочу!
мальчик встал обошел тело, поднял пилу, потрогал полотно пальцем, присел рядом с трупом и попытался пилить голову, конечно же у него ничего не получалось… подержи голову — обернулся он ко мне.
Мир начал сдвигаться куда-то в бок, проекция из которой я видел сцену изменилась, из головы опять вышибло все мысли, я взял стойку, зашел мальчику за спину и со всей силы ударил его по голове. Какой то тряпкой протер стойку, и положил рядом с телами, оглядел себя и вышел из храма.
Под фонарным столбом стояли стояли полицейские, когда я подошел один говорил «…колесница Иисуса пролетает ближе всего к земле в пасху, поэтому надо подгадать время смерти». Я перебил его: отец Игнатий попросил никого не пускать ещё четыре часа, повернулся и пошел по дорожке, под редкими фонарями к метро. Очень хотелось побежать, или хотя бы свернуть в сторону чтобы меня не было видно от храма, но пришлось идти ровно пока храм не скрылся за поворотом.
В голове не было никаких мыслей, я просто сел в поезд и поехал домой, когда пересаживался на «красную ветку» меня стало отпускать, в голове появились первые мысли — «нельзя в таком виде появляться дома». Но что делать, куда идти не представлял, к тому-же все тело начинало гореть, я не мог думать ни о чем кроме физического дискомфорта. Я вышел на станции Воробьевы горы, было уже за полночь, дошел до пляжа разделся и залез в реку, сидел в ней пока совсем не замерз. на одном из лежаков обнаружил рулон бумажных полотенец, отмотал, обтерся и пешком вернулся домой.
Меня отпустило, хотя временами пробивало на злость от того что позволил себя втянуть во все это.
